Поэтому я сейчас, вместо того чтобы щупать девок, тащусь за этим гадом Арагорном непонятно куда и непонятно зачем.
Тем временем мы спустились в низину, по которой протекал ручей. Сразу же вокруг нас сгустился туман. Я даже залюбовался картиной — белесая пелена, блестящая в лунном свете. Туман был похож на море — такой же ненадежный и изменчивый.
Арагорн почти бежал по тропинке впереди меня. Видимо, дело действительно спешное.
Кончив себя жалеть, я поднажал, стараясь догнать старшего мастера. Однако расстояние между нами не сокращалось. Пришлось обращаться к Арагорновой спине:
— Слышь, а кто все-таки заболел? Скажи хоть что-то толком!
— Мир, — не оборачиваясь, бросил старший мастер.
— Кто? — снова не понял я. — Из чьей команды хоть?
— Да не игрок, а мир! — Арагорн резко остановился и насмешливо посмотрел на меня. — Мир — который «пис». Ну, «мир, дверь, мяч», понимаешь? Отдельная реальность.
— Сам ты «мир, дверь, мяч», — зло пробормотал я. — А я-то зачем нужен? Что мне делать?
— Как что? — хмыкнул мастер. — То, за что тебе на работе деньги платят. Лечить будешь.
— Арагорн, ты — идиот?
— Да, — кивнул старший мастер. — Но куда деваться? Ты — один из немногих, кто может справиться. Но на тебя зов почему-то не действует.
— Чего? — не понял я. — Какой, на фиг, зов? Ты вообще о чем?
— Больше я тебе ничего сказать не могу, — с пафосом произнес Арагорн. — А то не по правилам будет.
— Так это по игре! — обрадовался я. — Фу ты, кретина кусок, а ты меня перепугал…
— Не совсем по игре. В общем, иди вон туда, — мастер махнул рукой куда-то в сторону луны. — Там разберешься.
И растворился в тумане. Откуда-то раздался ехидный смешок, и меня окружила плотная, как туман, тишина.
Я смачно выругался. То, что на меня никакой зов не действовал, — это понятно. Если кто-то по игре приходил, то мог орать у палатки сколько угодно — я спал. Меня разбудить — это постараться надо. Вот и пришлось старшему мастеру корректировать реальность. Но какого хрена этот урод не довел меня туда, куда надо? Если за мной кто-то приходил, то этот кто-то должен был отвести меня туда, где я нужен. А теперь мне придется шарахаться по полузнакомому лесу, пытаясь понять, куда идти.
Впрочем, я немного соображал, где находятся основные локации. Луна была в той стороне, где ручей. От нашего лагеря до него — метров пятьсот. Протопали мы уже немало, так еще немного, и выйду к берегу. Потом нужно спуститься вниз по течению до переправы. Рядом с ней — человеческий город. Если кто-то что-то знает, то только там, мимо них все ходят.
Взглянув на небо, я определился с направлением и бодро потопал по тропинке. Кстати, тропинка тоже хоть куда-то, но должна привести. Тут их немного, местные не часто в эти края забираются. Около той дороги, где заезд на полигон, стоит мастерский лагерь. А эта должна вести к одной из переправ. Берега у ручья во многих местах или болотистые, или заросшие ивняком, так что не продраться. Мест с удобным выходом к воде немного.
Однако постепенно моя уверенность в том, что я иду туда, куда надо, улетучилась. По моим ощущениям, я протопал уже километра три, а вокруг меня был все тот же туман, ставший, казалось, еще плотнее. И — никакого намека на ручей. Потому что у воды должно пахнуть прелью и ивовыми листьями, а этот туман не пах ничем.
Тут я резко остановился, осознав, что же у меня вызывало тревогу.
Туман был неправильный. Какой-то не туманистый туман. В нормальном тумане у меня давно бы уже отсырел подкольчужник, а на лице ощущалась бы влага.
Чтобы убедиться еще раз, я тщательно провел ладонью по щеке, потом — по кожаным пластинкам на груди. Ни-че-го! В смысле, пот есть, ватный подкольчужник — штука теплая, щетина выросла что-то слишком быстро… а вот положенного в предутренние часы ощущения промозглой сырости нет. То есть вокруг меня — что угодно, только не водяная взвесь.
Честно говоря, я испугался.
Этот туман вообще был каким-то странным. Теперь он не висел слоями, а клубился, двигался, кружил, из его глубины раздавались какие-то шорохи и скрипы. Лесные звуки — они совершенно другие. Ну, птичка спросонья что-то просвистит, сломанная ветка хрустнет. Эти же напоминали скорее то, что можно услышать ночью в пустом цеху. Такие звуки издают металл и камень, а не деревья и живые существа.
Выругавшись, я снова побрел вперед, лихорадочно пытаясь сообразить, что же произошло. Вероятнее всего, ничего страшного. Просто с похмелья у меня пересохло во рту… и в мозгах. Так что два варианта: или я куда-нибудь приду, или, когда надоест бродить, усну под кустом. Правда, завтра народ будет ржать над тем, что я в трех соснах заблудился. Ну и фиг с ним, с народом, и с его приколами. Виноват во всем Арагорн.
Обдумывая планы мести старшему мастеру, я для поддержания бодрости духа затянул «орочью походную»:
Как однажды Арагорн
Положил яйцо на горн,
Гномы угли разожгли,
Маком яйца зацвели.
Аш назг, аш назг, разлюли малина,
Любит девочка моя Сару-властелина!
В песне было много куплетов, еще менее пристойных и гораздо более садистских, в духе «мальчик в подвале нашел пулемет», так что ее можно было орать до утра. Звук собственного голоса подбадривал меня. В принципе, где бы я ни находился, вряд ли кто-нибудь в здравом уме решится подойти к существу, горланящему такое. Правда, половина ирландских сказок начинается со слов «возвращался как-то Джонни из соседней деревни со свадьбы…». Но у нас все-таки не Ирландия, народец полых холмов в нашем климате вряд ли выживет…